Он кивнул на портфель, усмехнулся невесело.
— Почему не арестовали, сам не пойму. Искали какие-то прокламации и чуть ли не списки подпольного правительства. Зная методу этих господ, то есть, в данном случае, товарищей, я был уверен, что найдут. Пока бог миловал.
— К Вальпургиевой ночи готовятся, — прохрипела кавалерист-девица, ничуть не удивившись. — Одно странно, чего они в вас вцепились? Не Милюков же вы, в самом деле?
В ответ Соломатин лишь молча развел руками.
Удивляться и в самом деле было нечего. По коридорам и курилкам Главной Крепости ходили слухи о массовых арестах в двух столицах и в нескольких крупных городах. Брали «бывших», причем не столько генералов и царских чиновников, сколько «интеллигентов в галошах». Румянцевскую библиотеку закрыли, обыски шли в бывшей Петровской академии, поговаривали, что отправлен на Лубянку кто-то из вице-президентов Академии Наук. Всезнающие курильщики пояснили эту странность тем, что генералов уже всех извели, а которые остались, защищены крепкой дланью Революционного Военного совета. Комбатр Полунин считал иначе. Один из его знакомых поведал под большим секретом, что причиной стало обнаружение секретного белогвардейского архива в Питере, в «Бэровском фонде» библиотеки Академии.
Циники же рассудили куда проще. Из профессоров и доцентов легче выбить показания, особенно если дело спешное. ОГПУ торопится дать отчет о принятых накануне Первомая «превентивных мерах».
— Чисто интеллигентская дилемма, — констатировал Достань Воробышка. — Ждать ареста — или удариться в бега.
— А чего тут думать? — поразилась Ольга, но Родион Геннадьевич предостерегающе поднял широкую ладонь:
— Не спешите! Ради подобных гамлетовских сомнений я не стал бы вас беспокоить… барышня. То, что арестовывают таких недобитых, как я — не новость. Но готовится нечто худшее. Я постоянно жаловался вам и Семену Петровичу на наших дхарских стариков. Они ретрограды, люди позавчерашнего дня… Но наш позавчерашний день — это суды по обвинению в язычестве, выселения, уничтожение святынь, именуемых в тогдашних документах «капищами», каторга для старейшин и жрецов. В ответ мы создали очень действенную систему оповещения…
— Контрразведку? — понимающе кивнула бывший замкомэск, пряча покрасневшие от холода ладони в карманы пальто.
— Да, контрразведку, — спокойно согласился ученый. — А еще у нас есть тайные убежища и наша главная крепость — Заповедный Лес возле Дхори-Арха. Если грядет беда, каждый дхар получает маленькую веточку ольхи. Мы и зыряне называем ее Ловпу, Древо Души. Свою веточку я нашел в почтовом ящике как раз накануне обыска. Такого не было с начала века, когда были уничтожены поселения серых дхаров на Печоре.
Ольга поглядела вверх, в пустое темное небо, скользнула взглядом по равнодушным белым снежинкам.
— Шушмор вспомнила, — горько усмехнулась она. — Как-то все очень похоже. Древность, капище, легенды — и части Стратегического резерва, что научный объект охраняют. Позавчера и послезавтра. Переплелось — не развяжешь.
— Шушмор не только вы помните. Не претендую на большую известность, на если начнут арестовывать дхаров, мне явно уготовано место если не главы подпольного правительства, то вице-премьера по вредительству. Вас же вполне могут привлечь, как мою знакомую. Заодно и Шушмор приплетут. Уж извините, барышня, ваше столбовое дворянство у вас на лбу прописными литерами написано.
Зотова внезапно рассмеялась — весело, взахлеб. Вынула платок, мокрый нос вытерла.
— Извините, Родион Геннадьевич, я не со зла. На лбу моем сейчас целый букварь прочесть можно, только лучше не на ночь глядя. Что предупредили — спасибо, учту. А вы уезжайте, раз землякам вашим беда грозит. Надеюсь, все же разберутся, не царские сейчас времена, чтобы безвинно целые народы карать. Власть, как ни крути, наша, народная, только гады всякие к ней примазались. Уезжайте!
Достань Воробышка покачал головой:
— Повторюсь — дело не во мне. Убегать не стану. Мужчины из рода Фроата Мхага выполняют свой долг, даже если наша война проиграна много веков назад. Ольга! Сейчас я назову вам адрес в Усть-Сысольске…
— Нет! — Зотова улыбнулась, вновь платком по лицу провела.
— Нет, товарищ Соломатин! Вы про род свой хорошо выразились, хоть и контрреволюционно по сути. Я иначе скажу. Бойцы эскадрона нашего никогда без приказа не отступали. Если убегу, строй брошу, им в могилах стыдно за меня станет. И хватит об этом!..
Поднялась на цыпочки, ткнулась губами в холодную щеку:
— Спасибо, Родион Геннадьевич!
Соломатин помолчал, затем медленно поднял руку.
— Эннах, Хольги! Квэр аг-эсх ахусо эйсор аг Эрво Мвэри! Квэр аг-лах мгхути-цотх!..
Улыбнулся виновато:
— Переводить не буду, а то вновь в контрреволюции обвините. Да встретимся мы еще под Высоким Небом!
Авто затормозило слишком резко. Поручик попытался упереться левой рукой в спинку переднего сиденья, но ладонь скользнула, и он ткнулся носом в теплую, пропахшую бензином кожу.
— Не зевай, Тулак, — наставительно заметил Лаврик-Павлик, открывая дверцу. — Помочь — ли сам справишься?
Семен, скрипнув зубами, смолчал. Вновь уперся ладонью, откинулся назад, поправил выпавшую из кармана правую руку. Он уже трижды успел пожалеть, что отпустил свою машину, согласившись ехать вместе с «кротом». Тот всю дорогу косился, а под конец позволил себе весьма ясный намек. Секретарь ЦК РКП(б) товарищ Ким «гепеушникам» пока не зубам, а вот скромный порученец наркома Сталина вполне съедобен, особенно под ткемали.