Век-волкодав - Страница 118

118

— Сказка, значит? — проговорила секретарь, вставая. — Жалеть себя начали, Ольга Вячеславовна?

Отступила на шаг, прямо в глаза взглянула:

— Вы нужны нашей стране, России! Великой России! И перестаньте нюни распускать, стыдно!..

Из кабинета вышла, дверь не прикрыв. Зотова так и осталась на месте. Нюни распускать и вправду не след, и дело бросать негоже. Но уж больно голос бывшей штабной работницы звучал непривычно. Холодом от него веяло, пороховым дымом…

Татьяна вернулась через минуту. На стол с легким стуком приземлилась пузатая хрустальная рюмка.

— Пейте!

Вот и бутылка тяжелого черного стекла. На этикетке памятные буквы: «Grappa Storica Nera». Та самая, что полтора года в бочке из дуба лесов Лимузена часу своего ждала.

Татьяна наполнила рюмку до краев, дернула подбородком.

— Залпом — и сразу. Потом поговорим.

Бывший замкомэск не стала спорить. Выпила, вкуса не ощутив, через стол наклонилась:

— Здорово, товарищ ремингтонистка! Это чего же у нас выходит? Дворянка, на фронте была, с Кутеповым общалась, с террористами дружбу водила. Наши-то болваны по верхам шерстили, а зачем шпионке на самый верх карабкаться?

— Не ремингтонистка, — Татьяна вновь коснулась повязки. — Штаб-ротмистр, но в штабах никогда не служила. Летом 1920-го попала в плен к красногадам и, к сожалению, не умерла. У меня было сто причин пустить себе пулю в висок, Ольга Вячеславовна, но я все-таки решила жить. Ради моей Родины, ради России! А вы, извините, как гимназистка, потерявшая невинность с заезжим гусаром. Очнитесь!..

Вновь наполнила рюмку, но Зотова пить не стала. Открыла ящик стола, руку сунула…

— Пистолет ваш я забрала, — невозмутимо заметила штаб-ромистр. — Не нужен он вам. Я не шпионка. Меня пригласили в Столицу, как представителя кутеповской организации. Пока неофициального. Подчеркиваю — пока! В крайнем случае, меня арестуют и расстреляют, но переговоры все равно продолжатся. Кстати, его превосходительство Александр Павлович велел передать привет и напомнить ваш с ним разговор в Париже. Если вы примете правильное решение, вам присвоят офицерское звание согласно последней занимаемой на фронте должности. Так что будем в равных чинах.

Татьяна достала пистолет, положила на стол.

— Держите! Патроны у меня в столе, потом заберете. А с должности просила бы не уходить. Заграничная переписка Техсектора никем не просматривается, для моей работы это очень удобно. Мало ли кого вместо вас назначат? Кстати, о письмах. Это вам, Ольга Вячеславовна!

На зеленое сукно стола, по левую строну от пистолета, лег маленький конверт. На белой бумаге — надпись знакомым почерком: «Госпоже О. В. З.» Зотова ахнула. Арцеулов! Ростислав Александрович!..

Схватила письмо, зубы оскалила:

— Если с ним что-то случилось, я тебя, шкура белогвардейская, голыми руками потрошить буду.

Татьяна не дрогнула, лишь взглядом потемнела:

— Будьте сдержанней, госпожа Зотова. Я всего лишь выполнила работу почтальона. Наш человек в эстонском посольстве уехал в отпуск, а дело срочное. Подполковник Арцеулов больше не сможет вам писать, о чем, собственно, и сообщает. Подробности позвольте не докладывать, дело секретное… Итак, на что мы можем рассчитывать? Я могу порвать заявление?

Бывший замкомэск поглядела на бутылку, прикоснулась к холодному стеклу:

— А если нет? Если не стану вашу шпионскую лавочку покрывать?

По страшному изуродованному лицу промелькнула усмешка, такая же страшная.

— Ангел уже пришел за вами, Ольга Вячеславовна. На вас его печать! А если без поэзии, то в ближайшие дни вас арестуют и расстреляют.

Зотова, понимающе кивнув, перехватила поудобнее бутылку…

— У, контра недобитая!..

Штаб-ротмистр отшатнулась, рука скользнула к поясу. Ольга, рассмеявшись, швырнула черную бутыль точно в центр стальной дверцы сейфа, забрала пистолет.

Вышла — и дверью хлопнула.

3

И снова — траурные повязки на рукавах. И траурный митинг, как недавно совсем, в Пачанге. И горячая речь представителя Центрального Комитета товарища Мехлиса:

— …Кровь павших вождей взывает к классовой мести! Не дрогнем, станем стальной стеной, защитим трудовой народ от обезумевших в лютой злобе белогвардейцев и их приспешников-наймитов. Смерть за смерть! На вражескую пулю — десять пуль! На снаряд — залп из тысячи орудий!..

Только Мехлис на этот раз другой, настоящий. Дарвалдай, комиссар отряда, с митинга ушел. Не сам — увели согласно приказу. Стоял он рядом с командиром Кречетовым, сколько сил было, соболезнования выслушивал по случаю безвременной кончины брата, даже отвечал что-то.

Твердо держался комиссар, как на параде. Но всему предел положен. Побелел лицом товарищ Дарвалдай, пошатнулся…

У Ивана Кузьмича и у самого сердце болью зашлось. Успел шепнуть ему Мехлис-настоящий, что не осталось больше у парня никого на всем белом свете. Был старший брат — убили брата.

Представитель ЦК, оратор закаленный, не растерявшись, нужные слова нашел. О брате погибшем сказал, о смерти героической, об ордене Боевого Красного Знамени, о гранитном монументе. Вот только имени с фамилией не назвал. Извинился перед всеми, голову склонил…

Партийная тайна!

Митинг кончился, жизнь продолжалась. Комдив Рокоссовский умчался с лихой конницей на юг — бандитов обнаглевших в сабли брать, полпред Артоболевский в Кашгар укатил, к радиостанции поближе. Мехлис-настоящий тоже засобирался. К вечеру ждали аэроплан, «цекист» торопился в Столицу. Иван Кузьмич решил, начальству не мешая, в сторонке отсидеться. Обоих Мехлисов он уже успел сравнить — и выводы сделать. Не он один, «серебряные» на новоявленного однофамильца смотрели косо, стараясь держаться подальше.

118