Кавалерист-девица вновь уткнулась в записи. Автор одной из статей начал с мифического доктора Франкенштейна, сотворившего из человеческих останков своего Монстра. В романе, тем более фантастическом, такое вполне возможно. Но не в жизни. Оказывается, сердце человека с рождения «заточено» под конкретный, свой собственный, организм. Отсюда и трудности с пересадкой органов. Что-то похожее сердце еще станет снабжать кровью, но если человеку пересадить, допустим, хвост от крокодила — или искусственно созданные по методике Франкенштейна двухметровые ноги, сердце работать не сможет.
Девушка понимающе кивнула, вспомнив рассказы Наташки. Добрый доктор Владимир Берг хотел превратить своих пациентов в кузнечиков с металлическим протезом вместо коленной чашечки. К счастью не успел. И не вышло бы у товарища Франкенштейна, погубил бы, сволочь, детишек без всякой пользы для мировой революции.
Зотова не без удовольствия представила Берга в одиночной камере Внутренней тюрьмы на Лубянке. Бьют? Не дают воды? Мало ему, выдумщику, еще бы шомпол, желательно пулеметный, накалить до белого свечения и засунуть докторишке кой-куда по самые гланды!
Но если Наташа не ошиблась, Берг что-то знает о «DD». А ведь «double direction» — это попытка управлять сердцем со стороны, навязать ему чужой устав, дабы гнало кровь, куда прикажут. Значит, Монстра Франкенштейна все-таки можно оживить, пусть пока только в теории.
Зотова, пододвинув ближе тяжелую бронзовую пепельницу, достала зажигалку, чтобы превратить записи в пепел, но в последний момент передумала. Надо еще перечитывать и запомнить накрепко. В гимназии биологию почти не учили, потому как воспитанным девицам такое без надобности. То ли дело древнегреческий!
Бумага исчезла, вместо нее на столе воздвиглась бутылка Grappa Storica Nera, силуэтом отдаленно напоминающая творение инженера Эйфеля. Рюмки тяжелого хрусталя в свою очередь вполне могли сойти за средневековые крепостные башни. Ольга достала купленную в уличном киоске пачку «Caporal ordinaire», и, поудобнее устроившись в кресле, закурила. Папиросы с милитаристским названием оказались сущим фронтовым горлодером, что мгновенно улучшило настроение.
Ну, где вы, беляки?
— Здравствуйте, глубокоуважаемая Ольга Вячеславовна!
Генерал Кутепов в этот вечер выглядел чинно и даже респектабельно. Костюм-тройка, слегка узкий в плечах, галстук-бабочка, трость с костяным набалдашником, легкий дух дорогого одеколона.
— Дозволите войти?
Зотова дозволила. Из холла уже позвонили, предупредив что «мсье» пожаловал один. Такое соотношение сил кавалерист-девицу вполне устраивало. Не свяжет и в мешок не сунет, разве что кусаться попытается.
— Куда прикажете пройти?
Ольга, соизволив вежливо улыбнуться, указала в сторону стола. «Купец первой гильдии» пристроил пальто на вешалке у входа, там же оставив трость, и грузно прошествовал в комнату. Было заметно, что его превосходительство несколько не в себе. Бывший замкомэск его прекрасно понимала. «Здравствуйте» и «дозволите» — политес, генералам несвойственный. И перед кем? Перед краснопузой комиссаршей?
Жалеть гостя, однако, не стала. Сам напросился, врангелевец.
Устроившись за столом, Кутепов оглянулся несколько растерянно и внезапно зашелся в кашле.
— Vous ne serez pas attraper froid? — заботливо поинтересовалась кавалерист-девица, закуривая очередного «капрала». — Le temps terrible ce Janvier, n'est-ce pas?
Генерал, не без труда отдышавшись, промокнул рот платком.
— Если можно, по-русски, по-здешнему так и не выучился. У нас в Архангельской гимназии «француз» из запоев, извиняюсь, не вылезал. А потом, в Санкт-Петербургском пехотном все больше на командный налегали… Накурено тут у вас!
— Комиссарская привычка, — не без сожаления вздохнула бывший замкомэск. — У нас некурящих на учете в ОГПУ держат, как особо подозрительный элемент.
«Купец первой гильдии» взглянул невесело.
— Шутите? А мне, знаете ли, грустно. Вы — дворянка, дочь полковника конных егерей. До чего докатиться изволили?
— Как поется в известной песне, «вышли мы все из народа», — согласилась кавалерист-девица. — А вас, гражданин генерал, из народа, можно сказать, вытурили. Аж до Франции катиться пришлось.
«Гражданина генерала» передернуло.
— «Вытурили»! Какой ужасный жаргон! Понимаю: фронт, одичание, постоянное общение с уголовным элементом… Но нельзя же до такой степени опускаться!..
— И не говорите! — Зотова, ловко открутив пробку с «Эйфелевой башни», точным движением плеснула граппу в рюмки. — По-французски я насчет здешней погоды выразилась. Ветер, сырость, простуда. Поэтому мы сейчас с вами, Александр Павлович, самогончику приговорим. Не пьянства проклятого ради, а лечения для. Прошу!..
Гость неуверенно протянул огромную ладонь, вновь закашлялся.
— Я, знаете, не сильно пьющий.
Ольга еле заметно улыбнулась. В бумаге, которую дал ей прочесть товарищ Куйбышев, про генеральскую личность было изложено со всеми подробностями. Французского не знает, не пьет, не курит, даже дыма не выносит… Нужная вещь — разведка!
— Я тоже — не сильно, — кавалерист-девица подняла рюмку. — Но по такой погоде — самое оно. Меньше кашлять будете. Помню, у нас в эскадроне тост был: «По коням! Пики к бою! Шашки вон!»
Генерал внезапно усмехнулся в черную бороду:
— Пьется, стоя на вытяжку, выпятив грудь, вытаращив глаза и растопырив усы, за неимением оных — можно топорщить уши. Ладно, убедили. Здравия для!
Проглотил залпом, выдохнул резко, крякнул, залился густой краской до самой шеи.